Надежда

В этот раз я опять попала в самый час пик. Обычно я возвращаюсь домой с работы уже после восьми вечера, когда заканчивалось последнее занятие. Но сегодня у меня были индивидуальные занятия на дому. Я работаю три дня в музыкальной школе с часу до восьми, а ещё два дня разъезжаю по городу к своим ученикам, чтобы давать частные уроки у них дома. Как правило, я договариваюсь так, чтобы было удобно и мне, и родителям, и ученикам. Но в этот раз пришлось перенести занятие, и вот я еду в метро в час пик как селедка в бочке. К счастью, удалось остановиться удачно, так, что двери открылись прямо передо мной, и я сумела встать боком у двери. Двери закрылись, поезд тронулся и понесся с бешеной скоростью по темному тоннелю. Я сделала музыку в плеере погромче. Не могу перемещаться по городу на большие расстояния без музыки: мне сразу становится дико грустно и одиноко, и мысли всякие в голову лезут. А музыка для меня как наркотик – обезболивающее, успокоительное и веселящее одновременно. Можно сказать, что я меломанка, потому что, хотя у меня и есть определенные музыкальные пристрастия, а всё-таки музыку я люблю разную, самых разных стилей и направлений, от рока до джаза и от классики до фолка. Единственное, что не люблю прямо уж вопиющие случаи попсы. И рэп за музыку не считаю. Правда есть один певец российский, рэп которого у меня не вызывает отторжения, даже наоборот.

 Поезд резко дернулся и остановился. Я даже чуть не упала на толстого мужчину, стоявшего передо мной. Впрочем, он этого, похоже, не заметил. Поезд остановился и мужчина вышел из вагона вместе с толпой. На освободившееся место тут же завалились ещё люди. Чёрт, а ещё даже до пересечения с Кольцевой не доехали! Двери снова закрылись и мужской голос объявил, что следующая станция Чертановская. Ехать в этом кошмаре мне предстояло ещё почти час. Я вздохнула. Благо, всё равно этого никто не заметит. А даже, если и заметит, то что с того? Мало ли почему человек в метро в половине седьмого вечера вздыхает? Может, на работе проблемы, а, может, устал. Тем более, что я, в самом деле, устала. Я вообще за минувший год стала просто катастрофически уставать. Буквально от всего. Три ученика за день, а я уже никакая. Впрочем, все эти переезды с места на место тоже много сил отнимают. Может, от того так и устала? Может быть. Как бы то ни было, единственное, чего я хочу, так это поесть, покурить, попить чаю, принять душ и лечь спать. Просто отключиться от реальности.

Поезд снова остановился, и толпа схлынула, а потом снова нахлынула как волна в море, да так что не продохнуть было, когда двери закрылись. Значит, пока я тут рассуждала тихо сама с собой об усталости, до Кольца мы таки добрались. Отлично. Ещё чуть-чуть. Всего то несколько остановок проехать не дыша. Около десятка, не больше. Ко мне прижалась какая-то женщина в мягком пальто. Не сказать, что очень уж неприятное соседство, тем более, что пахло от неё очень вкусно, наверняка какими-то дорогими духами косаря за три, не меньше. Хотя не знаю, насколько это дорого. Сама себе духи в последний раз я покупала в десятом классе. И стоили они, конечно, значительно дешевле. Пахли, правда, тоже похуже. Я принюхалась. Неужели лаванда? Женщина вышла на Боровицкой, и понять наверняка я не успела. Жаль. Немного. Вряд ли бы я купила себе такие же. Но можно было бы спросить у Марины, не знает ли она, что можно найти подешевле с подобным ароматом.

   В плеере зазвучала одна из песен того самого музыканта, о котором я упоминала. Я прижалась головой к стене и негромко стала повторять слова: “Слеза за слезою, за раною рана… моя жизнь утекает как вода из-под крана…”. Как я теперь хорошо стала понимать эти слова, как верить им. Где-то когда-то я слышала такую фразу: ” Мы живем так словно никогда не умрем, а умираем так словно никогда не жили”. Год назад я поняла, что так оно и есть. Вот живёт себе человек, никого не трогает, строит какую-никакую карьеру, заводит семью, а потом одна идиотская случайность, просто чья-то неосторожность или несчастный случай и вот его уже нет. Я закрыла глаза. Чёрт, нельзя об этом думать. Не хватало ещё расплакаться на людях. А то уж это то наверное кто-нибудь да заметит. Плевать, конечно, но я не хочу плакать. Во-первых, это слабость. Во-вторых, стоит только начать, потом будет не остановиться. А уж если я зарыдаю, то стопудово найдется какая-нибудь сердобольная старушка, которая начнет лезть ко мне с расспросами и со своей помощью. А я меньше всего хочу, чтобы меня опять жалели. Меня итак заели уже все своей жалостью. Как будто не понимают, что мне от этого только хуже становится. Но от чьей-то жалости спрятаться легко, достаточно просто избегать встреч и не отвечать на звонки. А с кем-то приходится считаться. Например, с родней. Или с теми, с кем живешь. Хорошо хоть тетя Клара и Марьяна перестали жалеть. А, может, не перестали, но вида, по крайней мере, не показывают. И то хорошо. А то ещё полгода назад, бывало, придешь домой, тетя Клара посмотрит и скажет что-нибудь вроде “Ох, какая ж ты бледная то” или “Лица на тебе нет совсем…”. А дальше уж как по накатанной. Я признаю, случалось, что и срывалась – орать начинала, дверьми хлопать. А она ничего, ни слова. Святая женщина. Потом смекнула, что лучше меня не трогать, сразу и спокойно всё стало. Хотя сейчас я выгляжу тоже не важно.

   Взгляд скользнул в черноту стекла. В нем моё отражение было нечетким и немного искажалось, но в целом было видно и бледность лица, и тени под глазами и растрепавшиеся русые волосы, кое-как забранные в хвост. В свои двадцать три я выглядела лет на девятнадцать-двадцать, вот только легче от этого не становилось, раз видок такой, словно и сама того и гляди помрешь.

   Очередная остановка. Но на этот раз на смену вышедшим пришли только двое: мужчина, занявший место у дверей с противоположной стороны вагона, и женщина лет сорока с лишним, вставшая напротив меня. Хвала Небесам, свершилось! Дальше уже народ потихоньку должен рассосаться. А там, глядишь, и моя станция. Двери закрылись, и я снова было вперилась в черноту тоннеля, но боковым зрением уловила взгляд женщины, стоявшей напротив. Я чуть повернула голову, чтобы понять, на что она так смотрит. Сначала она изучала моё лицо, потом взгляд опустился ниже и застыл на моей левой руке. На работу я стараюсь ходить в приличном виде, то есть в приличной куртке и с приличной сумкой. Сумка всем хороша, кроме того, что её не удобно носить на плече, потому как она всё время с него соскальзывает, приходится рукой поддерживать. В метро я почти всегда вот так прислоняюсь к стене и поддерживаю сумку левой рукой. Естественно при этом вся рука находится в свободном обозрении, потому что перчатки я снимаю, и периодически я ловлю на ней вот такие взгляды. Когда впервые заметила, даже не поняла, в чем дело, а потом вдруг дошло, что предметом такого нескрываемого интереса являются два золотых кольца на безымянном пальце. Вот и теперь. Сначала посмотрела на лицо, потом на кольца. Наверняка знает, что это значит, иначе б так не таращилась. Должно быть думает: “Ах, а ведь такая молодая…” или “А она вообще знает, что это обозначает?”. Или ещё что-нибудь. Всегда, когда у меня возникают такие подозрения, меня невольно охватывает раздражение. Так и хочется сказать: “Да, это то, о чем вы подумали! Что дальше?”. В этот раз мне особенно хотелось это сделать. Женщина поймала мой гневный взгляд и тут же отвернулась. Да-да, а потом они вот так вот делают вид, что ничего не заметили. Я опять вздохнула и снова вперилась в темноту за стеклом. Скорее бы уже приехать. Пока я никого не обматерила.